Женат, с детьми и с юмором
Известно, что многие знаменитые сатирики были довольно серьезными и закрытыми людьми. Аверченко, Булгаков, Зощенко...
Наверное, Арканов пополнил этот список. В своих интервью писатель обычно говорит только о творчестве и никогда не рассказывает о личной жизни. Но сегодняшний наш разговор именно о ней.
– Аркадий Михайлович, человека в детстве формирует среда. Что повлияло на ваши потребности лечить, шутить, писать?
– Сначала я, как и многие мои ровесники, хотел стать либо летчиком, либо шофером. Но в восьмом-девятом классах увлекся теорией Павлова о высшей нервной деятельности. По кружкам разным стал ходить и совершенно осознанно поступил в мединститут. А там сложилась веселая творческая компания. Мы устраивали капустники, ставили пьесы. Я вошел в авторскую группу. Постепенно известные актеры стали заказывать тексты. Втянулся. А потом понял, что медицину нельзя ни с чем совмещать.
Что касается шуток, то мальчишкой я обожал валять дурака. То есть всячески придуриваться, строить рожи и организовывать в школе приколы. Ну, например, в третьем классе мы пошутили над менее приятной нам учительницей. Принесли в коробках пчел и выпустили их. Причем в самый патетический момент. Они летают, жужжат, кругом визг, учительница ничего не понимает...
– У вас со всеми в классе были хорошие отношения?
– Да, и с отличниками, и с отпетым хулиганьем. Конечно, были и противные отличники, они свысока смотрели на других. За это мы с удовольствием делали им какую-нибудь бяку. Например, могли положить кое-что из туалета в портфель и потом смотреть, как он на уроке лезет в него за книгами.
– Жесткий юмор.
– По законам школьной жизни. Это было невероятно смешно. Ничего страшного в этом не было, но нам было приятно, что задавака оказывался в полном дерьме, это его ставило на место.
– Родители знали о ваших подвигах?
– Порой что-то открывалось, и они, конечно, реагировали адекватно. И в том, что касалось меня, и в том, что имело отношение к моему брату Валерию. Но мы с ним вообще-то очень разные – и по темпераменту, и по складу ума и характера, и по образу жизни. Непохожи, хотя и родные братья. Валерий – врач-реаниматолог. Физиолог. С 1980 года живет в Бостоне, заведует отделением в клинике.
– Вы с ним часто общаетесь?
– А как же? И по электронной почте переписываемся, и перезваниваемся. Для родных людей расстояние не препятствие, пока они живы. Но скучаю, конечно. Хотя можно ведь жить с кем-то на соседней улице и годами не встречаться. И такое бывает.
– А кем были ваши родители? Они имели отношение к медицине?
– Абсолютно никакого. В советское время таких людей называли служащими. Они и были служащими. Мать работала в клинике в регистратуре. Отец – пока был жив – в системе Госстроя, занимался вопросами снабжения. Никогда близко ни в одном колене у нас не было врачей. Родители сразу одобрили мое решение стать медиком. Профессия эта считалась интеллигентной, престижной и даже геройской. Был момент, когда я засобирался стать профессиональным шахматистом. Вот тут они резко воспротивились. Посчитали, что шахматист – это несерьезно.
– Вы занимались шахматами?
– Играю с 7-го класса, дошел до звания кандидата в мастера. С того момента и до сих пор считаю себя любителем и порой время от времени участвую в разных турнирах. Так что я в курсе всех событий шахматной жизни.
– Наверное, вы знакомы с кем-то из знаменитых шахматистов?
– Близко общался с Мишей Талем, дружу с Анатолием Карповым и Гарри Каспаровым. Миша отличался невероятным чувством юмора. Например, был момент, когда он хотел жениться, а его мама на пляже в Ялте познакомилась с девятнадцатилетней девушкой и выяснила, что это потомственная грузинская княжна.
«Я нашла тебе невесту, – заявила она Мише, – это бывшая княжна». На что Михаил Таль сказал: «Мама, князь не может быть бывшим. Бывшим может быть только секретарь обкома партии».
– Вы сами были женаты несколько раз. Общаетесь ли с бывшими женами и какие качества привлекают вас в женщинах больше всего?
– Ни первой, ни второй моих жен нет – умерли. Поэтому общение с ними затруднено, точнее, невозможно. Во всяком случае, пока. А там посмотрим. Я всегда был больной на девушек и женщин с хорошим слухом. Для меня главное в женщине, помимо, конечно, внешности, чтобы она была с юмором и музыкальна. Если без юмора или без слуха – все, не получается... Исключений из правила не было.
– Вашей первой женой была певица Майя Кристалинская. Когда вы встретились, она уже была знаменитой?
– Мы познакомились с ней случайно в 1957 году во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве. Майя только начинала тогда свою карьеру. Все еще было впереди. И песни Островского про девчонку «у нас во дворе», конечно, тоже. Майя работала после окончания МАИ в конструкторском бюро у Яковлева обыкновенным сотрудником и пела с самодеятельным оркестром в ЦДРИ. Я увидел ее во время репетиции и сразу загорелся, но не только потому, что она была ужасно симпатичная. Объяснить это невозможно, но я настолько потерял голову, что предложил ей выйти за меня замуж буквально на следующий день.
– И она согласилась?
– Да, к моему великому изумлению, ну и радости, естественно. Спустя два месяца мы расписались. А до того виделись всего раза четыре или пять. К сожалению, наши отношения не переросли в счастливое сосуществование. Возможно, потому что мы были еще слишком молоды и не готовы к семейной жизни. Я очень быстро влюбился в Майю, а она в меня. Оказалось, что для успешного брака этого недостаточно. Во всяком случае, через семь месяцев мы разбежались. По обоюдному согласию, без ссор и скандалов. Но должен сказать, что до конца ее дней мы сохранили хорошие, теплые человеческие отношения.
– Ваша нынешняя жена тоже из мира музыки?
– Наташа окончила консерваторию по классу скрипки. Мы вместе уже довольно давно. Она была старшим редактором на Останкинском телевидении. Курировала программу «Утренняя почта». Знала всех звезд. В 1990 году жена ушла с телевидения и теперь помогает мне в делах.
– Как вы считате, Аркадий Михайлович, трудно жить с писателем-сатириком?
– Во-первых, мне не нравится определение писатель-сатирик. А потом, ну какие трудности? Я человек без претензий и капризов. Со мной все просто. Мне не нужно готовить два раза в день еду. Я не традиционалист, и что есть, то и ем. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что со мной всем моим женам было легко, весело и радостно. А полной гармонии в семейной жизни достичь невозможно. Кто-то обязательно должен свое личное прибрать и смириться. Я сам, если что-то не монтируется, готов пойти на определенные уступки.
– У вас ведь двое сыновей. Один из них – Василий Арканов – до недавних пор работал корреспондентом новостей НТВ, а как сложилась судьба второго сына?
– Мой младший сын Пьер – Петр – с двух лет живет в Париже. С его мамой у нас не было официального брака, просто глубокий и длительный роман. Она очень солидная женщина, католичка, с сильным характером. И всегда мечтала уехать, хотела, чтобы Петр обязательно окончил Сорбонну. Сейчас сын занимается политическим пиаром. Ему 29 лет, и он начинающий политолог. Пьер – французский подданный, то есть практически француз.
– А русский язык знает?
– Не могу сказать, что говорит, как Пушкин, но довольно неплохо. Он – функционер при партии. Но при какой-то очень маленькой партии, даже не зеленой. Но и не голубой. Вот это я знаю точно. Он недавно женился, я был у него на свадьбе. Вообще мы часто встречаемся. И с Васей Петя тоже в симпатичных отношениях, они дружат.
– Ваши гены в сыновьях как-то проявились?
– Говорят, что внешне Пьер на меня сильно похож. Да я и сам это вижу. А по характеру – не знаю. Какие-то литературные способности скорее, наверное, передались Василию. Он занимается литературными переводами, да и сам пишет.
– Василий живет в Америке, а как он там оказался?
– В Москве он окончил факультет журналистики МГУ, а в США уехал в 1993 году. Время было очень тревожное, и за неделю до смерти его мама, моя жена, клятвенно попросила его уехать. И он выполнил ее желание. Он работал, зарабатывал себе на жизнь. Потом поступил в Колумбийский университет.
– А как он зарабатывал на жизнь?
– Служил то в банке клерком, то в компании, которая производила диски. Потом уже, учась на факультете телевидения в Колумбийском университете, стал работать на ВВС, СNN. Его работы увидели на НТВ и предложили контракт.
– Правда, что первый свой сюжет он сделал в трагический день 11 сентября?
– Да. Вася бегал по Нью-Йорку и дрожащим голосом рассказывал о происходящих событиях. У него не было ни бейджика, ни удостоверения спецкора НТВ, но он сумел пробраться везде, где было нужно.
– Говорят, что Василий не будет больше вести репортажи из Америки, а его место на НТВ занял Алексей Веселовский?
– Это выбор самого Василия. Я не очень рад принятому им решению. Хотя бы потому, что не смогу теперь видеть сына по телевизору. Но главное, чтобы он был доволен. Я стараюсь не направлять его деятельность и не вмешиваться в личную жизнь. Считаю, что родители не имеют на это права. Я никогда не пиарил своих детей и ни разу им в этом смысле не помогал. А в материальном плане они уже давно самостоятельные люди.
– Ваше собственное материальное положение за последние годы улучшилось? Вы стали состоятельным человеком?
– Тут все относительно. У меня есть друзья, которые по сравнению со мной живут просто на уровне бомжей. Хотя они и не заслуживают этой судьбы. И я чем могу иногда им помогаю. Сам из последних сил. Но есть приятели, рядом с которыми я полный бомж. Понимаете? Я никогда не умел копить деньги и до сих пор не научился.
– Сейчас модно обзаводиться недвижимостью: квартирами, дачами, машинами. Как вы считаете, семейное счастье и благополучие зависят от обстановки?
– Есть вещи, которые нельзя купить ни за какие деньги: здоровье, человеческие отношения, талант... У меня абсолютно обыкновенная по нынешним меркам квартира. Нет счета в банке, у меня средняя машина, на которой я не езжу, потому что на ней ездит жена. У меня никогда не было ни одной сотки и ни одного даже маленького сарая. И уже не будет. И мне на это всегда было наплевать. Мне кажется, что я живу нормально, хотя на сегодняшний день у меня огромное количество проблем материального порядка.
– Ваша программа на канале «Культура» дает вам какие-то деньги? И вообще, что она вам дает?
– Нетактично называть условия контракта, но они очень скромные. Канал «Культура» – бюджетный, и зарплата там в десятки раз меньше, чем на Первом или НТВ. Это просто приятная материальная добавка к моральному удовольствию от общения с людьми. Передача культурологическая в чистом виде, а тема ее – смех. Что исчезло с эстрады и что осталось.
– По вашему мнению, что все-таки осталось?
– Мне вообще кажется, что сатиры как таковой больше нет, она свелась к пародии. Внешнее подражание – самое простое, что бывает в жизни. Все дети – уже пародисты, потому что они с рождения передразнивают взрослых. Но в принципе я не против пародии, только умной и талантливой.
– Вам нравится Максим Галкин?
– У него, безусловно, есть вкус, тонкое чувство юмора, и он мыслит парадоксально. На его месте я не трогал бы только знаменитых вокалистов, потому что у Максима не все чисто с голосом. Это мое мнение. А чего не выношу, так это хамства. Когда делается акцент на дефекты речи умирающего Брежнева или на врожденное пятно на голове Горбачева, иначе чем глупостью, это не назовешь.
– Среди ваших друзей Михаил Жванецкий. Некоторые его с Гоголем сравнивают. На ваш взгляд, это корректно?
– Ничего общего с Гоголем у Жванецкого нет. Но Миша талантливый, и то, что он делает, неотделимо от его образа. Жванецкий – замечательный артист. У него все продумано, отработано и замечательно при этом подается – аксессуары, портфель и прочие вещи.
– А как вы относитесь к Михаилу Задорнову? Он ведь может и на руках походить, и на голове постоять. Сатирик должен это уметь и использовать на сцене?
– У Задорнова хороший глаз, хватка, особая манера, какие-то свои приемы. Он владеет огромными залами, и это не самый последний артист. Кто-то от него в совершеннейшем восторге, кто-то не может на дух переносить. В том, что делает Задорнов, мне далеко не всегда и все нравится. Но я не могу отказать ему в его неординарных способностях.
– Недавно в издательстве «Вагриус» у вас вышла новая книжка. Теперь их стало 17. Писатель сегодня по-прежнему не может обойтись без подработки?
– Ну о чем можно говорить, когда роман пишется 12 лет, а за него платят три тысячи долларов? Писательский гонорар не дает возможности прожить хотя бы до следующей книги. Потому и не отказываюсь от поездок и выступлений, в том числе корпоративных, хотя сам никуда не рвусь.
– Вы часто соглашаетесь на корпоративки?
– Основные мои доходы сейчас именно от них. И свадьбу могу провести, и день рождения. Хотя любая возможность легко заработать большие деньги страшно разлагающе действует. Думаешь: вот как интересно – ничего и делать не нужно. Пару анекдотов рассказал, положил деньги в карман, все довольны, и поехал. Но никто не посмеет мне сказать: «Вот сейчас вы «Мурку» споете, а потом цыганочку забацайте». И за 20 тысяч долларов на такое не соглашусь. Я не служка и не шут.
– Вы известны своей азартностью, даже стали почетным членом Ассоциации деятелей игорного бизнеса. Не боитесь, что казино вас разорит?
– Мне всегда удается остановиться вовремя. Конечно, бывает, что проигрываю. Но не кричу и не впадаю в истерику по этому поводу. Когда я вижу, как проигравшие начинают материться или бить автоматы кулаками, то это, с одной стороны, страшно, а с другой – очень смешно. К казино надо относиться как к месту добровольного оставления там денег.
– Чем, на ваш взгляд, наши казино отличаются от западных?
– Там люди знают, что никакой жар-птицы они не получат. А если и возьмут джекпот, то раз в 150 лет. А у наших игровых автоматов каждый день собираются малоимущие и опускают туда последние десятки. И верят, что вот сейчас они получат 10 млн. долларов. Да не будет этого никогда! У нас в ментальности надежда на халяву еще со сказок «По щучьему велению», «Золотая рыбка», «Конек-горбунок»... Иванушка-дурачок ничего не сделал, чтобы жар-птицу поймать. Случайно схватил перо, и все... Люди должны понять – деньги можно только заработать.
– Как вы считаете, в том, что многие ваши коллеги-врачи, среди которых знаменитые Чехов и Булгаков, «ушли» в литературу, есть какая-то закономерность?
– Практикующие врачи всегда имеют касательство к жизни и смерти. И у них очень здоровое отношение к этим понятиям. Без сюсюканья. На глазах врача больной может уйти на тот свет, как это было с одним из первых моих пациентов, который уже готовился к выписке. И врач может вернуть больного к жизни даже при клинической смерти. Понятия «жизнь» и «смерть» для медика абсолютно обыденные. Они лишены ореола и пафоса.
– Врачи обычно циничные люди. Мне кажется, что именно в их среде возник «черный» юмор.
– Вы не обращали внимания, что в самых трагических ситуациях есть много комического? Даже когда человека хоронят на кладбище, все равно в это время где-то рядом происходят какие-то странные и забавные события. Трагичное и смешное всегда идут рядом. Сплетены воедино – как в женской косе. Мне, например, невыносимо видеть всю жизнь перед собой человека, плачущего по любому поводу. Но также противно смотреть на того, кто бесконечно целыми днями взахлеб смеется. Спросишь его, который сейчас час, а в ответ – дикий хохот. Это тоже напоминает сумасшедший дом.
А вообще, пессимистом быть невыгодно, поэтому я даже развил формулу эпикурейца. Она звучит так: «Надо жить настоящим, потому что в прошлом нас не было, а до будущего мы не доживем».
Беседовала Евгения Ульченко
Новости от RedTram
Комментарии читателей
Страницы: 1 |